в стакан, к которому не притронулась.
— Что ж никто не приходит? Где они все?
Савельев медленно поднялся, спокойно подошел к двери, повернул ключ в замке, спрятал в карман.
— В хате через улицу пируют. Да ну их! Успеется…
Катя вскочила. Кровь бросилась ей в голову — чего он от нее хочет? Неужели… Но не успела она подумать, как Савельев быстрым движением обхватил ее сзади обеими руками, и она ощутила на шее горячее его дыхание.
— Пусти! — вырываясь, в бешенстве крикнула она. — Говорю, пусти!
— Дурочка, ты же мне нравишься… Ну чего ты, Катюша?..
Он еще крепче прижал ее к себе, но Катя, сумев как-то извернуться, схватила его рукой за горло. Волна гнева поднялась в ней.
— Задушу, гад!.. Хочешь обманом?.. Отпусти!..
— Ну, черт девка…
Он легко отвел Катину руку, но сразу разжал объятия. Катя высвободилась. Яростно напустилась на него, не выбирая слов:
— Как ты смеешь?! Я тебе не девка какая-нибудь! Я — командир… А ты…
Распалясь, она честила Савельева всеми известными ей ругательствами, ничуть не стесняясь, готовая убить его на месте, если только он попробует дотронуться до нее.
— Дуреха, — произнес он спокойно и сел, подперев голову рукой.
— Ключ! Дай сюда ключ! — потребовала Катя.
Он усмехнулся, сощурив красивые глаза:
— Ну нет… Ты успокойся, я же серьезно: ты мне нравилась еще раньше. Ну давай с тобой поженимся, согласна? Катюша…
— Ключ давай, говорю!
Тогда он поднялся и, смеясь, снова обхватил Катю, пытаясь поцеловать. Не в силах противодействовать, она выхватила из кобуры пистолет и сгоряча с силой ударила Савельева по голове. Удар пришелся по лбу, лицо его залила кровь.
— Ты чего, глупая…
Прикоснувшись рукой к рассеченному лбу, он удивленно посмотрел на окровавленную ладонь, потом на Катю, достал из кармана платок, ключ. Струйка алой крови потекла по лицу.
— На, бери, — бросил он ключ на стол.
Тяжело дыша, красная от стыда и гнева, Катя схватила ключ, открыла дверь и, не оглянувшись, вышла. Сейчас ей было безразлично — пусть он там хоть умрет… И наплевать, что ей за это будет!
В коридоре остановилась, перевела дыхание, застегнула кобуру, поправила гимнастерку, пилотку.
Часовой на крыльце смотрел на нее исподлобья. Конечно же, он все слышал. Катя хотела быстро пройти мимо, но он вдруг качнул головой, по-отечески сказал:
— Крепко ты его, дочка, отчитала… Это ты первая, которая так… Он, конечно, командир стоящий, а только насчет баб…
На следующий день Савельев ходил молчаливый, с перебинтованной головой. Катя окончательно приняла роту и ждала, что будет дальше. Вечером он разыскал Катю и, глядя куда-то мимо нее, в поле, сказал:
— Ты не обижайся. Я хочу извиниться перед тобой… — И, подумав, добавил: — А в общем зря…
И ушел, озадачив Катю: что же именно зря? Но чувство гнева и обиды улеглось, осталось только некоторое стеснение в груди, будто не хватало воздуха, чтобы свободно вздохнуть. С удивлением она обнаружила, что по-прежнему любит Савельева.
Через неделю фронт пошел в наступление. Полк Савельева находился на участке, где совершался прорыв вражеской обороны, и понес самый ощутимый урон. В первом же бою Савельев был смертельно ранен. Прожил он всего полчаса.
Когда Катя после боя подошла к носилкам, Савельев был еще жив. Он с трудом поднял отяжелевшие веки, и она увидела, как поблекли, выцвели его ярко-синие глаза. На лбу, над самой переносицей, неровной линией свежий шрам — немой упрек ей, Кате. Повязку он уже не носил. Этот шрам кольнул Катю в самое сердце.
— Вот, Катюша… Теперь уже все… Дай руку…
Голос у Савельева был тихий, говорил он через силу.
Рядом всхлипнула медсестра Вера, но Катя строго посмотрела на нее, и та умолкла, прикусив зубами платочек.
— Что вы, товарищ майор! Сейчас вас в госпиталь… — чужим голосом сказала Катя.
Она взяла его холодную руку в свои, и ей до боли в сердце захотелось, чтобы он не умирал, чтобы жил и любил ее. Но жизнь быстро уходила от него…
Потрясенная, Катя оцепенело стояла, чувствуя холод неживых пальцев, глядя на бледное, застывшее, но все еще красивое лицо, на шрам, бескровно белевший на лбу.
Вера, сдерживая рыдания, наклонилась и поцеловала мертвого Савельева. Медленно потянула конец плащ-палатки, закрывая ему голову…
Вспоминала о нем Катя тепло и нежно, чувствуя в то же время за собой вину — может быть, потому, что она осталась жива, а он мертв. И казалось ей, что никого она уже больше не полюбит, что вместе с Савельевым навсегда погибла и ее любовь, несбывшаяся и единственная.
* * *
Восьмого марта госпиталь жил обычной своей жизнью, со всеми обычными волнениями, перевязками, уколами и осмотрами. Утром лечащий врач Алевтина Григорьевна, выслушав поздравления, в свою очередь пожелала здоровья своим больным, и обход начался.
С Шурой она говорила дольше, чем всегда, поражаясь той перемене, которая в ней произошла: девушка стала живее, интересовалась своим здоровьем, даже улыбалась. В понедельник, увидев Шуру в палате, тогда как сестра передала, что больная умерла, Алевтина Григорьевна обрадовалась и в то же время удивилась. Но лишь на одно мгновение остановилась она в дверях, ничем не выказав своих чувств, и начала обход с краю, как обычно. Мысль о том, как же так получилось, что ей доложили неправильно, не оставляла ее. Хотя все возможно: могли что-нибудь перепутать, могли даже ошибиться, ведь и она, врач, считала, что Шуре Щербицкой оставалось жить считанные дни… Но откуда в ней такая перемена? Девушка действительно умирала! Дежурившей ночью сестре Лиде Алевтина Григорьевна сделала серьезное предупреждение, так что та долго плакала. Но не выгонять же ее вот так, сразу… Что поделаешь: молоденькая сестра только недавно пришла в госпиталь и не имела еще достаточного опыта. К тому же, слава богу, все кончилось благополучно. Алевтина Григорьевна не знала, что Лиде сделала внушение не только она, более резкий разговор имела с ней Катя, которая не выбирала выражений и с трудом удержалась, чтобы не «свернуть шею сопливой Лидке, не сумевшей обнаружить пульс у живого человека».
— Дела идут на лад, — сказала Алевтина Григорьевна Шуре, осмотрев ее. — Теперь все будет зависеть от тебя самой. Все назначения прежние. Добавлю общеукрепляющие. Поправляйся!
Дошла очередь и до Кати. Алевтина Григорьевна дружески положила руку ей на плечо, будто хотела успокоить и ободрить. Катя насторожилась.
— Так вот, дорогая Катюша, будем пробовать еще раз. Рентгеновские данные подтверждают наши предположения. Решено?
— Я не против, Алевтина Григорьевна… А когда?
— Скоро. Чем скорее, тем лучше.
Катя кивнула. Правда, ее смутило выражение «будем
